Мамалик-и Чин" ("История Китайской империи"). Тремя десятилетиями ранее в том же издательстве вышла китайская грамматика Маршмана и китайский перевод Библии, который он также курировал. Но автор "Тариха" не был ни миссионером, как Маршман, ни торговцем, как Пателл. Он был официальным переводчиком Ост-Индской компании в Садр Дивани 'Адалат, Верховном налоговом суде, созданном в Калькутте в 1772 году. Он был ирландцем, что вместе с его официальными связями давало ему широкий доступ к библиотекам Азиатского общества и баптистов. Его звали Джеймс Коркоран, а его история Китая была написана на элегантном литературном урду, изобиловавшем заученными фразами на арабском и персидском языках, которые он почерпнул у своих индийских учителей.

Вместе с книгой Пателя на гуджарати, вышедшей четырьмя годами ранее, "Тарих" Коркорана ознаменовал необычайно амбициозное начало появления печатных рассказов о Китае на индийских языках. Его два тома состояли почти из двенадцатисот страниц, хотя и набранных крупным шрифтом. Книга Коркорана, как и его предшественник на гуджарати, была дорогой (в своем предисловии Пателл извинился перед читателями за ее стоимость). Но в 1864 году более широкое распространение "Тариха" было обеспечено, когда великий индусский издательский импресарио Наввал Кишор выпустил второе издание, которое, будучи литографированным и сжатым до вдвое меньшего количества страниц, было намного дешевле первоначальной версии.

Как и работа Пателла, исследование Коркорана отличалось удивительно широким охватом для столь ранней работы. Первый том фактически состоял из справочника различных провинций Китая и подробного описания его правительства, законов, языка, религии и других культурных традиций. Второй том охватывает историю Китая, начиная с квазимифологических первых императоров и заканчивая Первой опиумной войной, с дополнительными разделами о государствах-притоках, таких как Монголия, Корея и Тибет. Оставляя на время в стороне вопрос о достоверности, этот объем поднимает вопрос о том, откуда Коркоран черпал свою информацию.

Коркоран не скрывал этого, объясняя во введении, что в отсутствие подробных источников на арабском и персидском языках он использовал - и попытался критически сравнить - около двадцати пяти европейских работ о Китае. Он получил доступ к этим книгам в Калькутте, но это были не просто узко "колониальные" знания. Десять его источников были французскими, например, "Описание Китая" Жана-Батиста Гросье, впервые опубликованное в 1788 году, а также труды по средневековой и даже всеобщей истории, такие как "История Генчискана и всей династии Монгус" Антуана Гобиля, опубликованная в 1739 году, и "Essai sur l'histoire générale" Вольтера (1756). Другие источники были написаны миссионерами, такими как итальянский иезуит Мартино Мартини (1614-1661) и немецкий лютеранин Карл Фридрих Гютцлафф (1803-1851), а также представителями Лондонского миссионерского общества, такими как Уолтер Генри Медхерст (1796-1857), который был пионером малайской печати в Малакке, прежде чем обратиться к Китаю, и Джошуа Маршман из Калькутты, чья грамматика Clavis Sinica дала Коркорану его идеи о китайском языке. Особенно важным источником, в частности для Коркорана, рассказывающего о первых китайских династиях, была "Шуцзин" ("Классика истории"), недавно переведенная на английский язык Медхерстом. Но другие источники были явно колониального происхождения, например отчет о посольстве Макартни в 1793 году, написанный компанейским вельможей сэром Джорджем Леонардом Стонтоном, и отчет о Первой опиумной войне лейтенанта мадрасской армии Джона Оухтерлони. Что касается информации о китайской религии, Коркоран во многом опирался на труды Брайана Хоутона Ходжсона, чиновника Ост-Индской компании, исследовавшего буддизм, находясь в Катманду, а не в Китае.

Как показывают эти источники, к тому времени, когда Коркоран опубликовал свои работы в 1848 и 1852 годах, он опирался на исследования, проведенные двумя столетиями ранее. Помимо отчета лейтенанта Оухтерлони о войне, закончившейся в 1842 году, его последними информаторами были миссионеры Гютцлафф и Медхерст, которые базировались на побережье в Нинбо и Гонконге. Поскольку ни европейцам, ни их индийским партнерам не был разрешен доступ во внутренние районы Китая до окончания Второй опиумной войны (которая произошла через десять лет после выхода книги Коркорана), рассказ Коркорана о внутренних районах в основном опирался на данные посольства Макартни, которое достигло Пекина в 1793 году, и на "Женское описание" Гросье, которое было основано на еще более раннем французском посольстве, укомплектованном в основном священниками-иезуитами.

Таким образом, с момента своего основания понимание Китая, вошедшее в индийскую публичную сферу, опиралось на европейское взаимодействие с Китаем, которое уже насчитывает несколько столетий, начиная с первых иезуитских миссий, и с тех пор привело к накоплению и публикации, хотя и с различными проблемами, набора данных. Европейские исследования изобиловали заблуждениями и предположениями, не в последнюю очередь - "конфуцианско-центричной" парадигмой, сформированной ранними иезуитскими писателями, такими как Маттео Риччи, и переданной европейским академическим китаеведам вплоть до двадцатого века. Текст Коркорана на урду был не просто компиляцией фактов (и ошибок), а сборником интерпретаций, которые он пытался не только привести в некую интеллектуальную целостность, но и объяснить в терминах и идиомах, понятных его индийской читательской аудитории. Даже если отбросить проблему источников, главная трудность, с которой столкнулся Коркоран (и, вероятно, его индийский помощник), заключалась в том, как перевести эту информацию на урду. В отсутствие существующего китаеведческого словаря на урду или хотя бы приближения к нему Короран опирался на терминологию империи Великих Моголов и исламские концепции, которые в сочетании с его колониальными источниками отражали Китай в своего рода индоевропейском зеркале.

Китай в индийской публичной сфере: массовое издание истории Китая Коркорана. [James Corcoran], Tarikh-i Mamalik-i Chin (Lucknow: Nawwal Kishore, 1864). Фотография Нила Грина.

 

От имени императора Китая центральное лицо его текста стало называться Фагфур-и Хата, "Фагфур из Катая", что восходит к романтическим изображениям "сказочного Востока" в "Шахнаме" Фирдоуси X века и других средневековых персидских произведениях. Это был устойчивый образ, перешедший и в популярные романы на урду, расцветшие в эпоху печати, когда через четверть века после публикации работы Коркорана в Бомбее был напечатан пересказ этих старых сказок, повествующий о том, как фагфур отказался от своего трона, чтобы стать аскетом. Как бы причудлива ни была эта книга, "Qissa-i Faghfur-i Chin" ("Сказка о китайском императоре") все же стала одной из самых ранних индоязычных книг о Китае, вошедших в общественную сферу, и показала, как старые представления об этом регионе пережили попытки Пателла и Коркорана дать более точное изображение. Примерно в то же время был опубликован еще один литературный текст на урду, вызывающий эти старые поэтические ассоциации, - "Аржанг-и Чин" ("Книга картин о Китае") Мунши Деби Прашада. Книга упражнений по каллиграфии на урду , название которой отсылает к легендарному изображению средневековыми персидскими поэтами пророка Мани как великого художника из